Жаль, что зимой не бывает лета...
я решила выложить ЭТО в днев. Майне Либе не люблю и фандомом не интересуюсь, но Неваляшка просила ей на днюху написать фанф, и я сломалась)) Кстати, это мой первый опыт, проба пера так сказать, и если бы упоминаемая Неваляшка не валялась бы от восторга, я бы ни в жисть, больше никогда и никому... )) но раз ей понравилось, а ее мнением я дорожу как своим, то я решилась. Короче, вот.
-
-
09.12.2008 в 19:48С утра было солнце. Казалось, оно было везде. Куда ни глянь, везде этот мерзкий веселый свет. Здания, аллеи, фонтаны – вся территория академии была залита отвратительно нежным солнечным светом… Наодзи стрелял из лука. С самого утра, с остервенением, которого от себя не ожидал и которое никак не мог усмирить. Голова никак не хотела слушаться хозяина и, как японец ни старался, от навязчивых размышлений избавиться никак не мог.
Вчерашний день прошел как обычно: поучились, подрались, поразнимали, поуспокаивали.. Пообсуждали Берузе-сенсея. Не то чтобы что-то случилось, нет, но… парень никак не мог убедить себя в том, что ему показалось. Потому что знал, что нет.
…..тонкая рука коснулась лица, пальцы слегка погладили… Наодзи замер, не смея шевельнуться, как загипнотизированный… Людвиг. Высокий, сильный, совершенный Людвиг, безупречный, как его будущее, гладил японца по щеке. Лишь слабый запах алкоголя свидетельствовал о том, что перед Наодзи стоял не бог, а такой же мальчик, только с ледяным взглядом и безупречными манерами… «И темными желаниями…» - подумал Луи. …
Мысли отняли слишком много сил. Уснуть так и не удалось. Знатный сын Японии встал с кровати и пошел стрелять. Из лука.
Стрелять из лука мальчик умел и любил. Он делал это с тем мастерством и изяществом, каким может обладать лишь японец. Стрелять было важно. Так же, как и кендо, японский язык и бумажные двигающиеся двери. Наодзи покинул родину не так давно, но среди ярких и таких разных европейцев почему-то появлялось ощущение, что он тут уже тысячу лет. За родными занятиями он прятался, как за щитом. Это давало ему уверенность, возвращало в колею. В такие вот дни, как этот.
Людвиг сидел в кресле около окна и пил чай, глядя на улицу. «Солнце» - машинально ответил он про себя. Он вспоминал… свое вчерашнее действие. «У него было такое лицо… Интересно, о чем он думал?..»
Людвиг никогда не предполагал, что ему придется испытать такое. Он покривил бы душой, если бы сказал, что никого не любит. Все же был в его жизни тихий Камю, нежный и мечтательный, как его цветы, Орферус… при мысли о нем Луи усмехнулся. Да, Орферус. Дерзкий, горячий Орфе, вражда с которым, начатая лишь по инициативе последнего, вносила разнообразие и… азарт? Но Наодзи… Наодзи вызывал больше всего эмоций. Мысль о нем, бледном, задумчивом, таком далеком и загадочном, лишала покоя. Людвиг хотел, чтобы японец нуждался в нем, хотел его дружбы, хотел его улыбок, только для себя, хотел, чтобы тот был откровенен, хотел… хотел его. Нет, не то чтобы Наодзи не был откровенен с Луи, и не то чтобы совсем не улыбался, и они даже были друзьями… но вот это японское «аники» сквозило в каждом движении Наодзи, он относился к Луи как с семпаю, старшему товарищу.. и никакого иного подтекста в его отношении Людвиг не видел, как ни пытался.
Понимание ожгло. Людвиг чуть не поперхнулся чаем. «Вот докатился. Гордый аристократ подавился, представляя себя с одноклассником…» - мысленно Людвиг усмехнулся. Ни один мускул не дернулся на лице, но он решил, что, раз дело настолько плохо, надо пойти пройтись.
Встретившийся на пути Орфе был немедленно затащен в кровать. Узкая тропа опять не вместила двоих. Впрочем, этих двоих не вмещало ни одно пространство, в котором они находились в пределах видимости друг друга… Орфе опять не понравился «высокомерный тон и замашки тирана», он снова начал орать и обвинять, благородно гневаясь, потом, видя, что его не воспринимают всерьез, решил драться… но все же плюнул на это дело, сказал с чувством «А, хрен с ним!» и, схватив Людвига за галстук, притянул к себе. «Хм…. Интересно… ты изменил тактику, да, Орфе?....» - подумал Луи, прислушиваясь к ощущениям. Орферус целовал яростно, все еще сжимая галстук в руке. Людвигу вдруг вспомнилось, как он покупал его.. перед глазами проплыло милое личико девушки, которая помогала выбирать аксессуар… восхищенная, она во все глаза смотрела на юного красавца… Вторая рука Орфе медленно ползла с поясницы наверх, к затылку.. пальцы нашли впадинку под волосами, погладили, переплелись с длинными прядями.
«Такие мягкие… Я и не знал….» - и вслух:
- Ох, Людвиг…
- Хм, почему бы и нет?.. ты, должно быть, и в постели горяч…
«Смотри, не обожгись…» - улыбка.
Когда мир вернулся на место, Орферус, тяжело дыша, скатился с любовника и сказал:
-Вау.
-?...
-Если бы я знал, я бы всегда…
-Трахал меня, вместо того, чтобы орать и махать мечом?
Орфе удивленно рассмеялся.
-Ну да…
-Орферус, ты вообще много глупостей делаешь. «Даром что Мармелад.» И испытываешь слишком много лишних эмоций. Это помешает тебе в достижении твоих целей.
-Ты меня провоцируешь, Луи? – взгляд Орфе недобро загорелся.
-Нет, Орферус… Я бы не стал этого делать сейчас. Я вообще никогда тебя не провоцировал. Всему вина – те самые лишние эмоции. Ты не контролируешь себя. Правитель, не умеющий себя держать, государства не удержит.
-По крайней мере, я не льдина с рыбьими глазами!
-Ну вот… ты уже до оскорблений опустился.. А ведь пять минут назад ты говорил что-то другое…
-Скотина. Я бы вызвал тебя. Но, если я тебя убью, то не смогу больше с тобой спать… Я пока не готов отказаться от этого.
-Хм… Вот это уже другое дело. Расчет! Орфе, я всегда знал, что ты не безнадежен.
-Ты!...
-Заткнись, фон Мармелад.
И все повторилось. Только брал уже Луи.
-
-
09.12.2008 в 19:50-Что?
-Пошли пить.
-Что?! – Орфе просил его об этом второй раз. Более того, Эдвард был уверен, что это вообще второй раз в жизни, когда Орфе пил. Первый был вскоре после смерти его сестры. Малыш напился по-взрослому, до беспамятства. Он ничего абсолютно не помнил наутро, а вспомнить было что… но Эд сказал, что ничего особенного не произошло. Зачем Орфе знать то, за что будет невыносимо стыдно… На этот раз Эд решил, что не допустит такого безобразия, проконтролирует процесс и доведет до комнаты сам. А если надо, то останется с ним.
-Пошли. Выпьем.
-Орферус. Ты напился. – Констатировал Эд. – Это видно невооруженным глазом. Я уж не говорю о вооруженном глазе Берузе-сенсея. Он тебя спалит, не всматриваясь. И прибавь еще, что комендантский час минул эдак часов пять как… Орфе, ты можешь нарваться.
-Эд… я в таком дерьме.. Я попал в ситуацию, из которой не вижу выхода… Давит.
-А ты подумай лучше, нужно ли из нее выходить. – Эдвард скептически изогнул бровь. То, что ему только что поведал пьяный аристократ, конечно, не могло выбить из колеи смуглого гуляку. Но… удивило, понятное дело. Эти двое в постели?.... Хотя… от ненависти до любви…. Ну, не до любви, так до секса…
-Хм, - резюмировал Эд, - ну и что?
-Что?...
-Страдать-то что? Не поверю, что ты в Луи влюбился и теперь переживаешь.
-А… вот ты о чем.. Ну нет. Людвига я терпеть не могу, какая любовь?!
-Да, действительно. Чего о нем страдать? Ты и так его трахнул. Или он тебя?... – пробормотал Эд.
-Что?...
-Да не.. Ничего. Почему ты мучаешься, мне не понятно. Ну, трахнул ты Луи, ну и что? Боишься, он тебя к алтарю потащит? Так можешь не бояться – ему это политически не выгодно. – Почему-то пьяный Орферус вызывал неодолимое желание язвить. Эд любил своего друга, ему нравился этот парень, взрывной, словно порох, они частенько дрались вместе, и это было улетно… Да, улетно. Но пьяный Орферус был поэтом. И почему-то хотелось над ним смеяться.
-Это как-то не правильно… Я не могу объяснить. Ощущение.
«Хм. Я бы мог тебе ответить, что ты совершенно прав. Это не правильно, когда два парня кувыркаются в кровати. Но ведь ты не это имел в виду, верно?..»
Конечно, парень покривил душой. Сознательно. Терпеть Людвига он мог. Он бесился и раздражался, когда его пламенные речи в очередной раз остужались ледяным тоном и железными доводами. Но это и восхищало, и заводило… Орфе только надеялся, что хотя бы не выглядит идиотом в глазах Людвига. Потому что днем кричать на него от злости, а ночью умолять не останавливаться, давая, или, задыхаясь, брать самому, было, мягко говоря… неумно?... Впрочем, гори оно все, он ведь такой классный любовник, верно?...
Размышления Орферуса прервал Эд.
-Орфе. Орфе! - и совсем громко, - ОРФЕРУС!
-Эд… Эд?? А… ты тут.
-Да, Орфе. Пошли. Тебе уже хватит.
-Да.. Эд….. Пойдем.
Пьяный Орфе не пошел к себе. Как в таком состоянии он не наделал шума и не обнаружил себя, он потом и сам не понял.
Луи спокойно лежал в постели, закрыв глаза. Мысли в его длинноволосой голове лениво двигались по кругу, периодически возвращаясь к Наодзи. Места для сна в ней пока не было. Как раз во время очередного витка дверь распахнулась.
В черном проеме, опершись на косяк, стоял пьяный Орферус фон Мармелад. Первый.
«Отлично. Уж не потрахаться ли ты пришел….» - подумал Луи.
Апартаменты заливал лунный свет, и в нем Орфе увидел лежащего в постели Людвига, укрытого одеялом по пояс. Волосы рассыпались по подушке… Орфе замер.
-Орферус. Что тебе нужно? – ледяной тон вывел из ступора. Блондин качнулся вперед и вошел. Дверь тихо закрылась за ним…
Недолгий путь от двери до кровати был преодолен в несколько шагов, на полу позади Орфе остались лежать плащ, форменный китель и сорочка. Еще через мгновенье на пол со звоном полетела шпага.
Когда Орфе приблизился к кровати, Луи успел мельком подумать: «Прости, Наодзи… Видимо, сейчас что-то будет…» А потом Орфе набросился на него.
После короткой вялой борьбы Луи все же отступил. Блондин перевернул его на живот, скинув на пол одеяло. Он вошел резко, сразу весь, без подготовки, причиняя боль. Людвиг не издал ни звука, только сильно прогнулась спина и сузились красивые глаза.
Закусив губы, Орфе начал двигаться. Резко, сильно, не давая к себе привыкнуть.. Это было грубо, но Людвиг почему-то не сопротивлялся. Орферус крепко сжимал левой рукой бедро Луи. Правая рука оттягивала за длинные волосы голову их обладателя…
Это продолжалось долго. Орфе не менял позу, не сбавлял темп… наконец, он почувствовал, что уже близок… движения ускорились, ритм стал рваным. . . Но было ощущение… такое странное… И с каждым толчком в голове билось «Нет.. нет.. не так…. Нет… нет.. да… ох, Луи, да…»
Изможденный, пьяный, блондин рухнул на любовника, слегка куснул в плечо. Не прошло и минуты, как Людвиг уже удивленно слушал ровное дыхание спящего Орферуса.
-Ай-яй, Орферус фон Мармелад Первый. Аристократ, черт тебя задери, а напьешься – превращаешься в животное… - пробормотал Луи, вылезая из-под него. Беловолосая пьянь хмурилась во сне, так что Луи даже подумал, что он выглядел немного…. мило? «Да, было бы мило, если бы не саднило так мой вельможный зад! А все из-за тебя, чертов истерик».
Чертыхаясь про себя и даже не раздумывая, стоит ли ложиться спать, тем более с ним, Людвиг пошел в душ.
Утренняя лекция у Берузе-сенсея далась непросто обоим. Орфе хмурился и пытался подавить тошноту весь урок, а Людвиг злился на блондина, не давшего ему выспаться. К тому же, пострадавшая попа мешала сосредоточиться, и выглядеть как обычно было трудно. Наодзи поглядывал на Орфе, теряясь в догадках.
-Орфе, что с тобой?
-Да вчера перебрал он, не бери в голову, Наодзи. – Эд подмигнул японцу.
-Что-то случилось?
«Нет, просто наш малыш трахнул Людвига и теперь не знает, что с этим делать» - Эд про себя усмехнулся.
-Все нормально, Наодзи…. Я просто не рассчитал пятничную дозу. – Орфе поморщился. «Боже, клянусь, я больше не пью… Ну, по крайней мере, пока не построю идеальное государство… Ох, черт! – воспоминание о ночи с Луи вспыхнуло яркими образами в голове, - вот черт…. Он на меня злится, готов поспорить».
-Орферус. Кажется, Вы сегодня снова отсутствуете… Что на этот раз? - «Я уже однажды говорил тебе о самоконтроле».
«Луи…. Как там твоя попка?...» - и вслух:
-Людвиг. Давай строить идеальное государство вместе. Ты будешь нас контролировать. Всех троих. Себя, меня и государство.
«О! Орфе + похмелье = сарказм! Не знал, что ты умеешь язвить».
-Будущий Сияющий пить тоже должен уметь. А что касается государства.. у меня в планах нет идеального государства «и тебя, животное, в моих планах тоже нет!», потому что я не склонен к утопическим размышлениям, чего и Вам желаю. Напиваться до такой степени непозволительно, Орферус, Вы это должны знать, ведь у Вас нет права на ошибки.
-….! – и Орферус удалился, держась за голову двумя руками.
-Идем, Наодзи. – Луи усмехнулся. Конечно, только мысленно.
Благословенная суббота! Можно предаться праздности либо любимым занятиям. Можно сидеть, развалившись… нет, развалившись нельзя… можно сидеть и пить восхитительный чай, приготовленный восхитительным Наодзи, и смотреть на Наодзи, и слушать Наодзи… и еще слушать, как затихает пострадавшее тело. «Боже. Он точно животное».
Наодзи рассказывал о своей родине. Луи любил, когда японец говорил о себе и своей стране, об обычаях.. Такое случалось редко. Наодзи был чрезвычайно, по-японски вежлив, поэтому старался не докучать серьезному Людвигу и не навязывать ему свои восторги, потому что он же не обязан любить Ниппон так же, как я люблю! У него большие цели и твердые принципы.. в то же время, он чувствительный человек, но все же… Ах, Наодзи, если бы ты знал только, насколько чувствителен Людвиг, когда дело касается тебя… и твои метания и переживания он воспринимал как свои.. и прикрывал тебя не только из принципов, но и потому что ты ему был нужен….
Но, конечно, Наодзи не мог этого всего прочитать за те минуты, когда Луи немного открывался ему.
Они пили чай. Наодзи говорил, Людвиг молчал. И думал. Наблюдать за Наодзи было интересно. Людвигу нравилось, как он говорит. Негромко, доброжелательно, ровно. Увидеть отношение самого Наодзи к предмету разговора было задачей не из легких, и Людвига это забавляло.. он изучал японца. Как изучал все, что могло представить для него интерес или выгоду. Японец представлял и то, и другое. И сдерживать себя становилось все труднее. «Наодзи…. Наодзи… Наодзи. Ты будешь мой, клянусь тебе, и если для этого надо будет выпнуть из моей постели Орферуса, то считай, что его уже там нет….»
-
-
09.12.2008 в 19:51… руки потянулись к черным волосам, распустили хвост. «Наодзи, почему у тебя такие грустные глаза?» «Наодзи, о чем ты все время думаешь?» «Ты скучаешь по дому, Наодзи?» «Чего ты хочешь, Наодзи?» «Ты чего-то хочешь от меня?» «Как это вышло, что теперь твое имя звучит в моей голове отдельно от всех остальных?» «Наодзи… Хочу тебя».
-Людвиг. Что ты делаешь?
-А на что это похоже? – Людвиг немного щурился на солнце, и от этого его лицо приобрело хищное выражение. Пальцы ласкали волосы японца, массировали голову, слегка, несильно… любуясь, наслаждаясь ощущением.. Волосы были гладкие и блестящие, черные…
… мышцы Наодзи напряглись, дыхание сбилось. Движения Людвига, плавные, медленные.. потемневшие глаза, не отрываясь, смотрят на японца… прохладные ладони скользят по шее к плечам, под нагадзюбан, белая ткань скользит вниз, обнажая грудь…
«Ты такой… дай… дай мне.. ты…»
-И.. Извините меня… - жемчужное тело выскальзывает из-под рук Людвига, момент разрушен.
«Блядь! прости, не утерпел.. Ничего. Я подожду».
Часто он вспоминал еще дни в поместье, дома, конец лета, когда до осени оставалось совсем немного, но ночи были еще теплые. Он с нетерпением ждал, когда умрет день и уснет огромный дом, полный самых разных людей, и слуги оставят «молодого господина» в покое. Он забирался на крышу, заворачивался в одеяло и лежа смотрел на яркие дрожащие точки в небе, узнавая созвездия, о которых рассказывал старый суровый сенсей. Бывало, небо взрывалось звездопадом, и Наодзи думал, почему звезды не долетают до земли, они ведь такие маленькие, было бы так здорово поймать хоть одну… Где-то недалеко кричала ночная птица, воздух был свежий-свежий, так тихо… Было что-то чудесное в этом тайном бодрствовании, когда все спят.
Небо над Академией порой тоже будто светилось, и падающие звезды чертили яркие линии над головой, но это небо, разражающееся звездопадом, очень похожим на тот, родной, приносило не таинственное возбуждение, а тревогу, сомнения и угрызения совести, которой, кажется, не с чего еще быть неспокойной…
Мысли. Благословенное умение, иногда превращающее твою жизнь в ад. Темная бездна не менее темных желаний в сочетании с отсутствием возможности их осуществления. Людвиг ходил около Наодзи как кот вокруг сметаны, но не решался сузить радиус. Он чувствовал, что его отношение к японцу поменялось, из банального влечения превратилось в… более серьезное нечто. (он сам еще не знал, готов ли жениться, но просто постель его уже не устроила бы ) Воображение рисовало картины дивного, нежнейшего, вкуснейшего секса с Наодзи, позы, звуки, запахи... Постепенно эти мысли становились все навязчивее, спокойно смотреть на Наодзи Людвиг уже не мог. Но он продолжал держать себя в руках. (Только иногда не в меру чувствительный Камю, проходя мимо Людвига, водил носом и задумчиво произносил: «Хм… Пахнет сексом?!» - и падал в обморок. )
Усложняло дело и их положение в обществе. Будущий кандидат в Сияющие не мог себе позволить любовных вольностей. Ну или по крайней мере Людвиг так думал. (все мы знаем, что еще как мог =) ) Он был уверен, давно еще вбил себе в голову, что женится на толстой уродине, которую будет ненавидеть всем сердцем, но зато брак будет политически выгоден. Но, хотя невеста оказалась настоящей красавицей, к тому же кроткого нрава, Людвиг понял, что просто не сможет с ней жить. Всем, и прежде всего отцу, он объяснил своё решение о расторжении помолвки, конечно же, тем, что ему не нужно ничье покровительство. К тому же, зачем неволить бедную девушку, которая его, Людвига, совсем не любит? Но себе Людвиг врать не привык, и прекрасно осознавал, что, расторгая брак, он думал только о себе. Ему нужен был Наодзи. И больше никто. Глядя на Наодзи, наблюдая, слушая его и разговаривая с ним, он стал замечать, что Орферус все больше раздражает. Своей непохожестью на Наодзи. Тем, что он выше ростом, что волосы у него короткие и белые, он классно делает минет, но совершенно ничего не понимает в чае, не видел, как цветет сакура в Японии, не слышал, как шелестит дождь по крышам в родовом поместье Исидзуки… Все их разговоры с Орфе заканчивались либо дракой, либо постелью, либо Эд оттаскивал Орфе от Людвига, заламывая руки взрывному поборнику справедливости. А ночью все повторялось снова…
Людвиг вдруг вспомнил, что ни разу, ни одной ночи они с Орфе не спали вместе. Орфе засыпал в его постели часто, но Людвиг всегда уходил. А если они занимались любовью в комнате Орфе, то Людвиг никогда не задерживался дольше, чем нужно для того, чтобы принять душ. Но Наодзи… Наодзи вызывал желание засыпать и просыпаться вместе. Людвига тошнило от того, что желание отдавало соплями, но ничего поделать с собой не мог. «Наверно, это и называют любовью…» - решил Людвиг и больше к этому вопросу не возвращался. Стало волновать другое. Исчезнувшие сомнения по поводу собственных ощущений и желаний освободили место для сомнений по поводу чувств Наодзи. По поведению японца ничего нельзя было разобрать, так что часто у Людвига складывалось впечатление, будто Наодзи нравится Орферус. Бывало и так, что казалось, будто не Орферус, а Эд или даже Айзек, воплощение мужественности, зрелости и силы в сочетании с насмешливостью и убийственным обаянием, занимал большую и лучшую часть сознания Наодзи. Но иногда… Иногда возникало ощущение, что большие черные глаза Наодзи задерживаются на нем, Людвиге… И вот в такие моменты хотелось петь и скакать до потолка. И за воспоминания об этих минутах Людвиг хватался как утопающий за деревяшку.
Те моменты, когда Людвиг все же решался прикоснуться к Наодзи, разочаровывали отсутствием реакции со стороны японца. «Но… с другой стороны, разве кто-нибудь когда-нибудь мог догадаться, что творится в его черноволосой японской голове? Вон и Орфе думал, что Наодзи его презирает… А оказалось, он им восхищается… - Людвиг скривился, - кто бы мог подумать… Восхищается! Ну… тогда, может, и меня он замечает хотя бы… Остальное – моя забота, Наодзи… будь уверен, еще до конца учебного года ты будешь моим…»
-
-
09.12.2008 в 19:52-Луи…
-Орферус.
-Почему мы это делаем?
-…?
-Я имею в виду… ну… Я же тебе не нужен. И ты мне… У нас ничего не будет. И все равно… приходит вечер, я закрываю книгу, выхожу из спальни и оказываюсь у тебя в постели. Или ты приходишь… Скажи… Ведь ты о нем думаешь?
«Хм. Вот тебе и на. С нашим Орфе случился очередной приступ рефлексии».
-Твои мысли тоже далеки от меня, я правильно понял?
-Эд… он. Да.
Людвиг улыбнулся.
-Не забивай себе голову, Орфе. Мы делаем это, потому что нам этого хочется. Я люблю Наодзи… а сплю с тобой. Ты любишь Эда, а трахаешь меня. Но нам ведь хорошо, верно? Мы не друзья, не любовники… не враги. Просто два одноклассника, которые друг с другом занимаются сексом. Я не вижу причины, по которой ты переживаешь так сильно. Ты никому не изменяешь со мной. Ты ничего никому не должен, кроме себя… по крайней мере, пока. Боже. Неужели я это сказал?
Орфе хмыкнул. Спокойный голос, говорящий такие правильные вроде бы вещи… такие логичные. Голос Людвига. Орфе никогда не слышал, чтобы Людвиг говорил так много, чтобы он говорил о чем-то, кроме политики, стратегии. Кроме того, каким должен быть кандидат в Сияющие. О важном. Но никогда – или почти никогда – о личном. Людвиг продолжил:
-Порой ты слишком много и слишком трудно рефлексируешь. Если бы ты не хотел, ты бы не спал со мной. Но я тебя привлекаю, и ты идешь ко мне. Тебе нравится то, что я делаю и что позволяю делать со мной. Но как только у вас с Эдом что-то получится, ты оставишь меня. Это не хорошо и не плохо. Если Наодзи будет со мной раньше, чем ты признаешься во всем Эду, то первым, кто положит конец нашим встречам, буду я. Но это ничего не меняет. Мы ничего друг другу не должны, Орфе. И думать тут не о чем. Я получаю удовольствие, когда сплю с тобой – и только. Еще раз тебе говорю: не думай о наших отношениях слишком много. Их нет. Ты тратишь силы и мысли не на то, что действительно стоит твоих усилий…
Орфе смотрел на Людвига. Долго, пристально. Потом спросил:
-А Наодзи? Чем он так привлекает тебя?
-Орфе, я не люблю риторических вопросов, - Людвиг поморщился, - я просто… люблю его и все.
-Очень?
«Ну что за детский сад-то, Орферус фон Мармелад?!»
-Он – все для меня. Быть с ним – это все, чего я желаю.
-Луи…
Людвиг вопросительно посмотрел на Орфе.
-Мы должны прекратить это. Сейчас же. Мы не должны больше заниматься сексом друг с другом. Это не правильно! Двое хотят быть вместе, поэтому ложатся в одну постель! Я не могу так больше… Я не хочу… просто удовлетворять инстинкты!
-Как пожелаешь, Орфе, - Людвиг улыбнулся. Ему подумалось, что в этом как раз Орфе похож на Наодзи. Тот тоже не стал бы спать со всеми подряд только ради удовлетворения своей похоти. Улыбка стала шире, Людвиг наклонился к Орфе, пальцы легли на нежную щеку, губы соприкоснулись… Он поцеловал Орферуса нежно, немного снисходительно, легко. «Какой ты правильный…. Малыш…» Он остановился, отстранился, все еще улыбаясь, провел пальцами по щеке Орфе вниз, к шее. Ладонь легла на изгиб, большой палец все еще гладил щеку. Людвиг еще несколько секунд, улыбаясь, смотрел Орфе в глаза, затем встал и скрылся за дверью в ванную.
Орфе не стал ждать, когда Людвиг выйдет. Он оделся и ушел к себе.
«Я больше не буду с ним спать». В голове плясали картинки их ночей, на губах Орфе еще ощущал вкус губ Людвига, но, уходя, чувствовал облегчение.
«Эд. Эд…»
Шло время. Осень подходила к концу. Людвиг стал чаще наведываться в оранжерею. Он не любил цветов, но любил Камю. Мальчик возвращал ему спокойствие и присутствие духа, украденные Наодзи. Жалкие их остатки унес с собой Орфе. Характера и силы воли уже не хватало на то, чтобы спокойно учиться и не обращать внимания на то, что стало не хватать даже его. Трахать мальчиков с факультета, восторженно шепчущих по углам «Людвиг-сама то, Людвиг-сама се…», ему было противно. В конце концов, Людвиг в очередной раз проклял коварного голого пацана с крыльями, стрельнувшего не совсем удачно и совсем не вовремя. Он хотел Наодзи так же сильно и неудержимо, как когда-то в детстве хотел сбежать от отца, неустанно твердившего, каким должен быть его сын. И если когда-то в детстве он все же покорился воле отца, о чем не жалел теперь ни на секунду, то смирить жажду нынешнюю был не в состоянии. Наодзи, как и всегда, ходил тенью за своим семпаем, говорил с ним, готовил чай, тренировался и не давал никаких поводов для… да ни для чего поводов не давал, а Людвиг почувствовал, что еще немного и он начнет давиться едой при виде Наодзи, если тот не даст ему в ближайшее время.
Так прошел еще месяц. Природа мерзла, ученики ходили хмурые, небо было серое и тяжелое. Наконец выпал снег.
Снег не принес облегчения. Людвиг провожал бессонные ночи одну за другой, заполняя дни как можно большим количеством дел, и ему даже удавалось немного отвлечься, но вслед за днем снова приходила ночь… А ночью отвлечься было нечем. И сон, как назло, будто испугавшись тихого безумия, творившегося в голове Людвига, не приходил.
После очередного разговора с батюшкой, навязывающим Луи в жены очередную чью-то доченьку, юный фон Лихтенштайн был вызван в кабинет директора академии для разговора. Серьезного и обстоятельного, Людвиг в этом не сомневался. Он шел и сам себе завидовал. Порой проницательность этого мужчины с удивительным лицом, сочетающим в себе одновременно царственное добродушие с цепким, пытливым взглядом, просто поражала. Иногда Людвиг был бы рад скрыть от него что-нибудь. Но не получалось, как он ни старался. И сейчас, когда директор заговорил, в голосе зазвучали отеческие понимающие нотки. Этот человек, на первый взгляд, был будто вне политики, вы бы подумали, что он просто воспитывает детей и очень любит их. Он всех до единого своих воспитанников любил как родных, помнил каждого выпускника и внимательно следил за их судьбой. На первый взгляд, это был просто добродушный дядька, любящий свое дело. Но директор знал прекрасно, что его студенты – это будущее Кюхена… И беззастенчиво этим пользовался, влияя на юные умы.
-Людвиг. Я позвал тебя, чтобы обсудить кое-что.
-Я слушаю вас, директор.
-Дело касается Наодзи. – директор встал и подошел к окну, скрестив руки за спиной. Потом обернулся и посмотрел на Людвига. Тот выжидательно склонил голову. – Наодзи нелюдимый и неразговорчивый мальчик… Ты, верно, и сам это знаешь, и даже лучше меня, готов поспорить. Видишь ли… семья Наодзи – это… В общем, его клан – один из самых влиятельных в Японии. У себя на родине он обладал бы большой властью. Решение отправить мальчика в Европу нелегко далось его отцу. Я знаю старика Исидзуки, Людвиг, и понимаю прекрасно, что так он хотел уберечь сына. И, возможно, здесь, в Кюхене, Наодзи добьется большего, чем дома, ведь он младший из братьев… Но, видишь ли… - директор задумался на мгновенье, - видишь ли, Людвиг, по-моему, отец Наодзи – не единственный, кому легко далось это решение. По-моему, мальчик переживает разлуку с родиной и близкими слишком сильно. Мы можем потерять его. Я прошу тебя, поговори с ним. Убеди его, ведь вы с ним близкие друзья, ближе тебя у него никого нет во всей академии. Он все еще колеблется… Он терзается сомнениями… Убеди его, что его присутствие здесь правильно, что он нам нужен, что здесь он сможет принести больше пользы своей стране и семье.
Людвиг, уже давно понявший, к чему дело идет, просто легко поклонился и сказал:
-Я понял вас, директор. Я поговорю с Наодзи.
С этими словами он развернулся и пошел к двери.
-Да, Луи… - голос директора остановил его на полпути к выходу, - еще одно… - Людвиг обернулся. – Знаешь, в молодости допустимо быть сумасбродным даже человеку твоего положения… - он улыбнулся и весело подмигнул Луи.
«Блядь, - подумал Луи, - все-таки заметил. Старый черт».
-
-
09.12.2008 в 19:52Часто, когда он запутывался и уставал от этих долгих запутываний… а потом – распутываний… точнее, бесплодных попыток выпутаться… он останавливался и замирал, глядя на Природу. Она подсказывала дорогу и очищала сознание, делилась гармонией и светом, заполняла собой и шептала слова успокоения. Он был благодарен. Он впускал ее в себя, он открывался ей весь-весь и впитывал ее запахи, звуки и образ всем существом.
Мысли унеслись далеко-далеко, оставив Наодзи одного среди снега. Приближения Людвига Наодзи не услышал.
-Наодзи. – низкий голос раздался где-то далеко, на задворках сознания. Наодзи обернулся, с трудом соображая.
Позади стоял он. Холодный статный синеволосый европеец, прочно засевший в мыслях. Его силуэт четко выделялся на белом, от контраста Наодзи чуть прищурился.
-Луи, - Наодзи склонил голову и слегка улыбнулся. Вежливость предписывала молчать и ждать, что тот скажет, но японец не выдержал. – Решил пройтись? Сегодня хорошо… снег…
Придав взгляду задумчивости, Наодзи отвел взгляд в сторону, потом отвернулся.
-Наодзи… - Тон заставил обернуться и еще раз посмотреть на Людвига.
-Луи… Что-то случилось? – Наодзи пригляделся и понял, что Людвиг….. пьян?! Ох уж эти европейцы! Чуть что – сразу пить. Э… чуть что? А что....?
-Луи, что слу…. – но договорить ему не дали.
Людвиг рванулся вперед, сильные руки оплели, сжали – не вырвешься, губы…. Наодзи задохнулся от ощущений. Он целовался с Людвигом впервые и вдруг понял… что хотел этого, что думал все это время только о нем, его ни разу в жизни не целовали так…. Хотя, его и целовали-то всего несколько раз, ибо целомудренный и серьезный японец не думал о женщинах вообще, а о мужчинах еще меньше, но пройти мимо него и тем, и другим было ох как непросто.. А еще он понял, что от Людвига совсем не пахнет алкоголем. То есть совсем ни капельки. Его рот имел вкус зеленого чая, какой делал для него Наодзи, волосы пахли земляникой и зимой, мороз спрятался в них, ох, Людвиг, как давно ты ищешь меня? И откуда в твоих волосах аромат земляники? Неужели ты настолько сентиментален?... наличию мыслей в такой момент Наодзи очень удивился. Сквозь поцелуи Наодзи услышал:
-Мой… мой…. Люблю… тебя….
Он как будто был в отчаянии, как будто больше не было сил…. Наодзи был поражен. Он хотел было спросить, что с ним, но тут Людвиг оторвался от его губ и посмотрел в его глаза.
Наодзи оторопел. Всегда собранный, до тошноты реалистичный, немного жестокий, Людвиг, воплощение самоконтроля, сейчас очень напоминал привидение. Бледный много больше обычного, с темными кругами под глазами, такой Людвиг даже немного пугал. В чернильных глаза кипело желание. Оно было почти осязаемо. Таким Людвига Наодзи ни разу не видел. Он знал, что Людвигу не чужды эмоции, но никогда не видел подобного их проявления. «Сколько же ты терпел?..»
-Наодзи… - произнес Людвиг в третий раз.
Наодзи поднял руку и медленно провел по щеке Людвига, погладил большим пальцем губы. Слегка улыбнувшись, покачал головой и потянулся навстречу. Он долго целовал Людвига, водя руками по спине, перебирая длинные волосы. Потом обнял и понял, что Людвиг дрожит.
-Луи… ты замерз… пойдем. – Он отстранился и потянул невменяемого Лихтенштайна в сторону жилых корпусов.
Усадив Людвига против камина, Наодзи разжег огонь и сделал горячий чай. В голове вертелось: «Спокойно… Успокоиться… Я должен успокоиться».
Наодзи принес чай, отдал чашку Людвигу и сел на пол рядом с креслом. Людвиг, ни слова не говоря, выпил чай. Питье немного вернуло ему прежний облик. Он снова тал как прежде холоден и собран, осталась лишь бледность да круги под глазами.
-Луи, что с тобой?
-Я напугал тебя, прости, я не спал с четверга….
«Хм.. Луи, это почти двое суток… что же с тобой случилось?»
-Должно быть, у тебя была веская причина для столь длительного бодрствования. – Наодзи склонил голову.
-Я не сдержался. Прости. Я искал тебя по совершенно иному поводу, но теперь, боюсь, я не в состоянии обсуждать дела. Тебе лучше уйти, а я все же попытаюсь уснуть.
«Ну уж нет. Теперь ни фига я не уйду, Людвиг фон Лихтенштайн!»
-Нет, Луи. Я настаиваю на разговоре.
-Прости, я не могу сейчас.
-Луи. Я очень тебя прошу, поговорим сейчас. «Пока ты отговорок не напридумывал. Эх, когда я был с ним так дерзок? Вот именно. Никогда. Теперь моя очередь тебя удивлять, Людвиг-сама».
Так думал Наодзи, глядя снизу вверх на удивленного Людвига.
-Наодзи… - произнес он, наконец, после очень долгого молчания. «Говори, Луи, говори, ты же знаешь, я умею слушать тебя как никто другой…» - В четверг я спал с Орфе. – «Ох, епт! А я–то думал, Орфе-сан мечтает подставить задницу Эду…» - И это был не первый раз… я сплю с ним уже давно. – «Хм.. так чье же слабое место этот парень? Мое?! Ну… хорошо хоть не Берузе-сенсей, верно?» - Но я не знаю, почему я это делаю… ведь он не нужен мне… вернее, мне нужен не он… «Боже, что я несу?!! Не слушай меня, Наодзи, ради всего святого, не надо!»
Людвиг говорил долго. Наодзи и не предполагал, что душу бедного Людвига раздирает такая страсть. Не в силах сидеть, Людвиг подошел к окну с чашкой в руках, и, глядя на снег и свет, все говорил, говорил, говорил… О том, что только и думал, как получить японца, о том, как начал бредить им во сне, и однажды насмешливый Орфе даже спросил, медленно целуя, не представляешь ли ты себя с ним, с Наодзи, в постели, когда трахаешься со мной, а, Людвиг? О том, что с самого начала только хотел его, потому что это казалось интересно, но постепенно японец все больше восхищал, завораживал, и я понял потом, Наодзи, что я…. Люблю… Слово «люблю» Людвиг почему-то прошептал.
Людвиг хотел говорить вдумчиво, не торопясь, как обычно, чтобы каждое слово имело вес, ведь он не бросал слов на ветер, но не выходило… все его чувства, сомнения, мысли о выборе и о долге, женитьба и отец, мнение директора, окружающих, все страхи рвались наружу, на свет, он никогда никому не открывался так, но можно ли ожидать от восемнадцатилетнего мальчика такой выдержки…
Наодзи поднялся и подошел к Людвигу, встал позади и стоял, слушал, склонив голову и задумчиво смотря на него. Он видел перед собой длинные волосы и плечи, покрытые белой тканью сорочки, он слушал Людвига, искал в себе отклик его словам. Наодзи быстро понял, что никакая стрельба из лука не спасет от наваждения по имени Людвиг фон Лихтенштайн. Но в слова это ощущения переродилось только сегодня, когда среди снега и света он узнал вкус губ Людвига, и запах его волос, и теплую упругость его тела под ладонями. При воспоминании об этом поцелуе где-то внутри все сжималось и хотелось еще, больше… он хотел дотронуться до Людвига, но терпел, сжав кулаки, и слушал.
Наконец, Людвиг замолчал. Наодзи немного подождал продолжения, и, поняв, что того не последует, шагнул ближе и взял из его рук пустую чашку.
-Твой чай как всегда изумителен, Наодзи.
Японец подошел к столу, поставил чашку и обернулся. Людвиг внимательно следил за его движениями, собранный, напружиненный. Наодзи молчал, медлил, подбирал слова. Потом тряхнул головой, будто отгонял наваждение, и тихо произнес:
-Людвиг... иди ко мне…
Луи издал невнятный звук и подался вперед. Смесь облегчения, дикой, сумасшедшей радости, отпущенного на волю желания затопила его, он смотрел в большие черные глаза на бледном лице, не в силах оторваться., он любил их, всегда любил, боги всемогущие, наконец-то эти глаза принадлежат мне… я тебя никому не отдам, не позволю, ты мой, слышишь, только мой, ты никуда не уедешь, ни в какую Японию, понял, я тебя не пущу, никогда, пусть кто угодно что угодно говорит и думает, гори оно все огнем, понял?! Ох, Наодзи, Наодзи… Черные глаза смеются, светятся, тело податливое, теплое, руки ласковые, но Людвиг не в силах сдерживаться больше, он рвется из объятий, начинает торопливо раздевать японца, раздевается сам, ему так хочется, он просто умрет, если не трахнет его сейчас… Взгляд Наодзи немного насмешлив, но он не сопротивляется, помогает Людвигу, тянет его к себе, они опускаются на ковер у камина, Людвиг лежит на Наодзи и снова смотрит в его глаза, они уже полыхают желанием. Людвиг слышит, как прерывисто дышит под ним Наодзи, приоткрытые губы чуть шевелятся, Людвиг едва различает слова:
-Хочу тебя…
Оххх…
-
-
09.12.2008 в 19:53Луи, утомленный и счастливый, спал в его комнате, а Наодзи все не мог уснуть. От света луны все вокруг было сиреневое и черное. Наодзи двинулся к фонтану, и вскоре увидел следы, а потом и оставившего их. На бордюре фонтана, запрокинув голову, сидел Эд. Лицо его было неподвижно, а глаза грустны. Он тоже смотрел на луну, но с такой болью, что казалось, будто он сейчас завоет. «Если рыжий грустит, значит, случилось нечто очень серьезное», - подумал Наодзи и подошел к грустящему Эду.
-Не спится?
-Юкими… Это так у вас называется в Японии? – Эд слегка улыбнулся.
-Перезанимался перед завтрашней контрольной.
-Сексом? – усмехнулся Эд. Наодзи удивился произошедшим в его голосе переменам и промолчал.
-Эд.
-Я знаю, Наодзи. Людвиг бросил Орфе. Или Орфе бросил Людвига. Или они бросили друг друга… Короче, знаю я. У них все.
-Эд…
-Я в порядке.
-Ты уверен?
-Да… то есть… Буду уверен… Буду в порядке…. Через часок. – Он усмехнулся опять. – Мне даже не холодно. Знаешь, Наодзи, Орфе такой болван… Не знаю даже, чем ты там восхищаешься… Ты японец, не поймешь тебя. Но его главная ошибка в том, что за своими переживаниями он совершенно не замечает других людей. Ты знаешь, ведь было время, я хотел Людвига. Он такой… его невозможно не хотеть. И получить тоже невозможно… Поверь, я хотел его так, что ни о чем другом и думать не мог. Но понимал, что незаконнорожденный, хоть и наследник Брауншвайга, вряд ли его заинтересует. Я пытался отвлечься, хотел заглушить это желание, но никак не получалось… Орфе как никогда нудил про свое «быть или не быть», чем бесил меня страшно, хотя он мой друг с детства. И тогда я подумал, а не затащить ли мне его в постель вместо Людвига? Понимаешь, я был зол. На себя, на Орфе, на Луи, на Берузе-сенсея и на маму с папой… на весь мир вокруг, потому что тогда все из рук валилось, хоть плачь. Я решил, что так сам душу отведу, и Орфе получит свежую пищу для терзаний, - Эд скривился, - вскоре случай подвернулся даже. Его сестра умерла. Прошло какое-то время, но Орфе никак не мог оправиться. Я любил его сестру как свою, я понимал, как ему тяжело. И он все переживал, думал. А потом – это случилось впервые – позвал меня пить. Я был так удивлен, потому что Орфе никогда не пил чаще, чем того требует этикет, и то с таким отвращением, что я никак не ожидал от него подобного. Мы напились до белых искр перед глазами. Но я, видимо, уже тогда был крепче Орферуса, поэтому все еще каким-то чудом держась на ногах, поволок нас спать… Я привел его к себе и… Он… наутро он ничего не вспомнил, а я до сих пор забыть не могу. Я не посмел рассказать ему, я был в ужасе от того, что натворил, понимаешь, мы же были друзьями, а после такого друзьями не остаются… Но после той ночи я понял, что не могу без него. А Людвиг - это так… чушь, гормоны… А теперь, когда он и Луи… когда они были… Бля! Наодзи… не знаю…
-Эд. Ведь это теперь не важно, верно? - Его глаза блеснули в темноте. Эд невольно залюбовался. «Диво эти японцы. Мальчишка ведь, такой же, как мы, как я или Орфе… А такой… загадочный…» - Я пошел. И ты иди, Эд. Орфе вряд ли спит сейчас, насколько я могу судить. – С этими словами, не дожидаясь ответа, Наодзи развернулся и пошел к жилым корпусам.
Орферус фон Мармелад Первый собственной персоной в этот поздний час валялся в кровати без сна, смотрел в окно и размышлял. Снова. Разрыв с Луи принес облегчение и пустоту. Их яркий, пряный секс казался самой правильной вещью на свете. Сначала. Потом уверенность в правильности происходящего сменилась настороженностью, а через какое-то весьма непродолжительное время и вовсе ушла. Потому что, как оказалось, нужен ему был вовсе не Людвиг. Орфе хотел Эда. А когда он однажды заметил, как Людвиг смотрит на японца, то ему и вовсе перехотелось продолжать встречаться с Лихтенштайном. «Все мы тут, кандидаты в Сияющие, перетрахаемся в итоге… Ну, когда Камю подрастет. А что делать? Такова жизнь. Точнее, молодость. Точнее… не знаю, что».
Стук в дверь прервал его размышления. Орфе удивился. Тихое «войдите» прозвучало почти испуганно. Дверь медленно открылась, и в проеме сначала появилась рыжая голова, а потом незаконнорожденный потомок Брауншвайга нерешительно переступил порог апартаментов Орфе. Медная шевелюра была растрепана, впрочем, её хозяин выглядел едва ли более опрятно.
-Эд?.. – Орфе был озадачен. Обычно его закадыка врывался вихрем в его комнату и уже с порога что-то тараторил. Сейчас парень был молчалив, сосредоточен и имел вид даже немного суровый. – Что случилось? – Орфе посмеялся бы, если бы знал, что ситуация очень сильно напоминает ту, в которой не так давно оказался Наодзи.
-Я люблю тебя, Орфе. «Я всегда был прямолинеен, не так ли? Орфе, это чистая правда, не надо на меня так смотреть!»
-Эд! – Орфе вскочил с постели, рванул к нему, но за полшага вдруг остановился. – Эд…
Они застыли оба, глядя друг другу в глаза и будто пытаясь осознать, что только что произошло. Хотелось запомнить этот момент, впитать его в себя, удержать мысли, ощущения, радость, облегчение, желание, понимание, наконец-то, бог мой, наконец-то все встало на свои места… прошла минута, и они оказались совсем рядом, руки на спинах, губы встретились, глаза закрылись… Еще через минуту Эд удивленно отметил про себя, что они уже лежат, причем на кровати, а не на полу, но как, мы же только что были у двери… А еще минуты через три он снова удивился, потому что понял, что лежит на Орферусе, совершенно голый, и…
…Так нежно и глупо… тело двигается ритмично, сильно, с каждым рывком стоны Орфе громче, резче, а ты смотришь на все будто со стороны… Как все просто. Как хорошо! Боги и черти, ты такой горячий, кажется, у меня будут ожоги… А на Плутоне холодно… вот вся наша жизнь.. ммм… череда побед и поражений… ахм.. смесь горя и радости… а ты сейчас кричишь подо мной. Боги, как же ты кричишь. Это так клево! Тебе сейчас так хорошо.. и мне.. А на Плутоне все так же холодно… Блядь, причем тут Плутон?!! Пыль… звездная.. Божееее…..
….Руки такие ласковые, сильные, такой сильный, я и не думал, охх… мы так долго к этому шли. Не уходи, ты ведь знаешь, я твой теперь, ведь теперь все правильно, все верно… Эд… Эд… мое невозможное счастье.
-
-
09.12.2008 в 19:53-Ммм… Наодзи… - голос хриплый со сна, волосы закрывают от света улыбающееся лицо, сонные глаза. Наодзи и не думал, что Его Ледяное Величество Людвиг фон Лихтенштайн спит так… ну, как обычный человек. Более того, спящий Луи выглядел довольно мило, и Наодзи подумал, что если бы кто-нибудь об этом узнал, то имиджу Людвига был бы нанесен непоправимый ущерб. Японец улыбнулся и озвучил пришедшую мысль. Людвиг усмехнулся, перевернулся на спину и потянулся.
-Его Ледяное Величество имеет свои слабости, Наодзи. – хитрая улыбка – Подойди ко мне поближе, я хочу рассказать тебе о них немного подробнее.
Наодзи улыбнулся в ответ и не торопясь подошел к кровати, на ходу распуская волосы и снимая рубашку. Босые ноги оторвались от пола, и Наодзи улегся на Людвига, зарываясь носом в его шею, вдыхая теплый аромат разомлевшего тела.
-Люблю тебя!
-Люблю…
…Бог или дьявол дал ему способность говорить с цветами и обостренную эмпатию, Камю не знал. Он хорошо чувствовал других людей, а этих четверых, кандидатов в Сияющие, уже почти братьев ему, он мог слышать почти так же, как себя самого. Стеклянные стены покрылись ледяными узорами, небывалый мороз стучался в цветочный дом, а внутри было тепло… Мальчик сидел в оранжерее среди уснувших растений и задумчиво смотрел на освещенные яркой луной ледяные узоры. Камю улыбался…
Зе енд =))
-
-
13.09.2009 в 11:09